И.В.Побережников
(Екатеринбург)
Политическая
сказка-анекдот XVIII в.
Произнесение речей и
вынашивание мыслей, могущих повредить носителю верховной власти, относились к
числу наиболее важных и опасных политических преступлений в России XVII — первой
половины XVIII вв. "Непристойные речи" против государя,
членов царской фамилии, матерщина в их адрес, ошибки в произнесении царского
титула, присваивание себе царского звания (самозванчество) составляли группу
наиболее важных государственных преступлений, которые подлежали исключительному
ведению особого правительственного органа с конца XVII в. и сурово наказывались. По
справедливому мнению петербургского историка Е.В.Анисимова, "при…
беспредельно широкой трактовке понятия "непристойных слов" к
государственному преступлению можно было при желании отнести (и относили) любое
высказывание подданного о государе и всем, что с ним связано, всякие суждения,
мнения, воспоминания, рассказы о государе и его окружении, даже если в этих
рассказах упоминались общеизвестные факты или они были лишь безвредными
сплетнями или слухами. … Рассказать сказку или легенду о царях-государях и их
подвигах, любовных похождениях значило для подданного рисковать головой"1.
В 1740–1750-е гг.
господствовала система "слова и дела" — публичного объявления о
политическом преступлении. Доносчик, произносивший "слово и дело" по
"первым двум пунктам"(злой умысел против императора; бунт или измена)
на кого-либо, подвергался аресту наряду с теми, на кого следовал донос.
Начиналось следствие, сопровождаемое очными ставками и пытками подозреваемых2.
В 1747 г. колодник Осип
Галахтионов, присланный в Московскую тайную контору из Казанской губернской
канцелярии, сообщил, что содержавшийся в Казани при губернской канцелярии
Григорий Семенов в конце октября 1746 г. в присутствии караульного солдата
Щербакова и двух колодников, Алексеева и Поздеева, поведал "сказку",
"якобы в старину вятчане трое человек ходили к царю Иоанну Васильевичу на
поклон, и у одного-де человека разулась нога, а другие-де двое человек
наступили на обору и запнулись, и будто бы при том по простоте своей вятчане
избранили его Государя Царя Иоанна Васильевича и с царицею".
Г.Семенов, допрошенный в
Казанской губернской канцелярии, чистосердечно признался в том, что
действительно рассказал сказку про вятчан, но делал это "с простоты, без
всякого умыслу". Тайная контора, посчитав, что "сказка про
вятчан" неприлична по своему содержанию, приговорила Г.Семенова к
наказанию плетьми. Данный приговор был подтвержден и высшей инстанцией —
канцелярией Тайных розыскных дел3.
Сходная по сюжету сказка
фигурировала в другом судебно-следственном деле. 24 августа 1755 г. капитан
Орловского ландмилицкого полка Ростовцев подал рапорт на имя командующего
Украинской пограничной линией, генерал-майора князя Кантемира, в котором
сообщил, что содержавшийся под караулом в крепости Святой Параскевы беглый
денщик бригадира Делафона И.Дмитраков (21 год, из крестьян, в службе находился
с 1754 г.) объявил за собой "слово и дело". Допрошенный презусом
генерального военного суда, учрежденного при Украинской линии, подполковником
Ушаковым Дмитраков показал, что действительно знает "слово и дело" по
2-му пункту за драгуном Степаном Скобеевым. Когда генерал-майор Кантемир
объяснил Дмитракову содержание преступлений, подпадающих под 1-й и 2-й пункты,
беглый денщик пришел к выводу, что преступление, о котором он хотел поведать,
скорее относится к 1-му пункту. Свидетелями по своему обвинению он объявил
Сысоя Ширяева и гренадера Ефима Михайлова. Трижды подвергнутый битью батогами,
Дмитраков подтвердил свое заявление.
Уже в сентябре того же 1755
г. И.Дмитраков вместе с другими задержанными — капралом Е.Михайловым и драгуном
С.Скобеевым — был доставлен в Московскую контору канцелярии Тайных розыскных
дел. Там он рассказал о преступлении, совершенном С.Скобеевым. По словам
Дмитракова, 24 августа, после вечерни, драгун Скобеев, стоявший на часах в
тюремной избе в крепости Святой Параскевы, между "партикулярными"
разговорами с капралом Ширяевым произнес дерзкие слова в адрес императора Петра
I. Дерзость Скобеева заключалась якобы в неприличной сказке, которую он
рассказал: "Государю императору Петру Великому в Москве мужики поднесли
горшок кулаги4, и один-де мужик, который тот горшок нес, как в покой
к государю зашел, запнувшись ногою за порог, сказал: "Их-де к черту!"
А товарищи его, мужики, идучи за ним, сказали ж "и с царицею, и с
маленькими царенятками".
Капрал Ширяев и гренадер
Михайлов, по словам Дмитракова, также слышали рассказ Скобеева. Последний
отрицал обвинение Дмитракова. Сказка, которую Скобеев рассказал Ширяеву и
Михайлову, по словам самого С.Скобеева, была безобидно-абстрактной по своему
содержанию:" В некотором-де было царстве, в некотором государстве. Мужики
приходили к царю просить пашпорта и принесли де к тому царю горшок кулаги. И
те-де мужики дорогою уговорились, штоб им, пришедчи к царю, говорить тако.
Первому молвить: "Здравствуй царь!" А другому: "И с
царицею!". А третьему: "И с маленькими царенятками!" А
четвертому: "И со всем домом благодатным!" И как-де те мужики к царю
пришли в покой, тогда-де у одного развязалась у лаптя веревка, а другой-де на
ту веревку наступил. И тот-де мужик с горшком и с кулагою упал и того мужика
избранил: "Их де, черт бы-де тебя взял!" А другой-де, который на
веревку ступил, говорил: "И с царицею" А третий: "И с маленькими
царенятками!" А четвертый: "И со всем домом благодатным!" И
тот-де царь на тех мужиков прогневался и велел их из покоев выбить вон".
Свидетели — Ширяев и
Михайлов — подтвердили показания Скобеева, а не доносчика Дмитракова. Последний
пытался на очных ставках со свидетелями доказать подлинность своего рассказа,
однако затем признался, что оговорил Скобеева, который в действительности
рассказал сказку без упоминания имени Петра Великого. Свой поступок Дмитраков
объяснял надеждой на то, что сам он будет освобожден из-под следствия за правый
донос. Таким образом, в данном случае мы имеем дело с фальшивым изветом. Ложное
доносительство, вообще, было крайне распространенным явлением. Как пишет
Е.В.Анисимов, "поощряемая государством, система всеобщего
"стука" поднимала со дна человеческих душ все самое худшее, грязное.
… С помощью доноса сводили личные счеты, подсиживали начальника, коллегу,
избавлялись от соседа, спасали собственную шкуру"; "микроб
доносительства, стукачества проникал во все слои русского общества, захватывал
всех и вся"5.Скобеев, Ширяев и Михайлов были отправлены обратно
в полк. Дмитраков за свое "ложновымышленное и прибавочное" показание
был приговорен к наказанию плетьми6.
В русском сказочном
репертуаре выделяются внутрижанровые группы: сказки о животных, волшебные,
авантюрные и бытовые сказки. К бытовым сказкам относятся также сатирические сказки
и анекдоты7. Сказки о том, как мужики царя поздравляли, послужившие
основой для политических процессов 1747 и 1755 гг., скорее, можно
квалифицировать как народные анекдоты ("короткие, остросюжетные, часто
смешные рассказы о реальных исторических деятелях и знаменательных событиях, а
также устные воспоминания известных или бывалых людей"; "короткий
комический рассказ вымышленного характера с неожиданной развязкой"8),
напоминающие по своей тональности и содержанию известные анекдоты о вятичах и
пошехонцах9.
"Вообще про жителей
Вятской губернии — вятчан — ходит множество юмористических рассказов, точно так
же, как про пошехонцев… — писал в 1882 г. А.Можаровский, заметками которого о
вятских присловьях широко пользовался Д.К.Зеленин. — О вятчанах мне известны
анекдоты о том, как они корову на баню тащили; как медведя из берлоги тащили;
как ездили в Москву смотреть; как царя
поздравляли; как лычный колокол сплели; как серп топили; как сальные свечи
ели; как через реку на бревне переправлялись и прочее10. Итак,
анекдотический сюжет о том, как мужики хотели царя почествовать, но в
действительности его обругали, был известен по поздним записям XIX в.
Обнаруженные нами материалы свидетельствуют, что данный сюжет сформировался
гораздо раньше, по крайней мере, уже в первой половине XVIII в.
Первый случай произнесения
политической сказки (1747 г.; рассказ о вятчанах) был признан следственными
органами политическим преступлением: в сказке повествовалось о брани в адрес
царя Ивана IV, реального, хотя и исторического персонажа.
Показательно, что данная сказка прозвучала в Казанской губернии. По второму
эпизоду (1755 г.), в котором фигурировала политически нейтральная сказка
("В некотором-де было царстве, в некотором государстве…"), следствие
было прекращено. Симптоматично, что изветчик Дмитраков, пытавшийся оговорить
С.Скобеева, влагал в уста последнего политически актуализированную сказку,
содержавшую брань в адрес императора Петра I.
Очевидно, что приведенный
нами материал не является исключительным. Случаи наказания в XVIII в.
за пересказ политических сказок приводит Е.В.Анисимов. В частности, он
упоминает сержанта М.Петрова, битого кнутом и отправленного в ссылку в Сибирь
за сказку о Петре I и воре, который спас царя. Столь суровое наказание
постигло Петрова, даже несмотря на то, что персонажи его рассказа наделялись
симпатичными, героическими чертами11.
Рассказчики анекдотов
преследовались и в XX в., в условиях сталинского тоталитарного режима,
который в данном плане обнаруживает сходство с абсолютистско-полицейским государством
XVIII столетия. Как известно, в условиях советского тоталитарного режима,
когда доверять свой жизненный опыт бумаге было опасно и бесполезно, широкое
распространение в обществе получила такая форма неподцензурной, трудно
контролируемой и мобильной коммуникации, как интеллигентский фольклор. Как
справедливо отмечает известный литературовед и собиратель" свидетельств
духовной жизни народа" советского периода Ю.Борев, "ни в одну другую
эпоху люди так много не говорили и не слушали, так близко не общались, так
горячо не обсуждали, так мучительно не осмысливали свое бытие".
Потребность осмысления реальности, утверждает исследователь, была сильнее
страха, поэтому люди шли на откровенность в узком кругу своих, несмотря на
известный риск для жизни и свободы. При этом ведущей формой фольклора являлся
анекдот. Конечно, рассказывание анекдотов о политических деятелях советской
эпохи было делом небезопасным как для самого рассказчика, так и для его
слушателей. Реалии той поры отражает приводимый Ю.Боревым анекдот:
— За что сидишь?
— За болтливость: рассказывал анекдоты. А ты?
— За лень. Услышал анекдот и думаю: завтра сообщу, а
товарищ не поленился…12.
Примечания
1 Анисимов Е.В. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М., 1999. С.57.
2 См.: Покровский Н.Н. Сибирские материалы XVII–XVIII вв. по "слову и делу государеву" как источник по истории общественного сознания // Источники по истории.
3 РГАДА. Ф.7. Оп.1. Д.1101. Л.1–6.
4 Кулага — лакомое постное блюдо; саламата; гуща, завара; пареное соложеное тесто, замешанное на кипятке поровну с ржаной мукой и солодом до густоты квасной гущи, упаренное на вольном духа и остуженное. См.: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979. Т.II. С.215.
5 РГАДА. Ф.7. Оп.1. Д.1101. Л.8–14 об.
6 Анисимов Е.В. Россия без Петра… С.326, 327.
7 Померанцева Э.В. Русская устная проза. М., 1985. С.16–39.
8 Борев Ю. История государства советского в преданиях и анекдотах. М., 1995. С.3–4; Блажес В.В. Анекдот // Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С.24. Вообще анекдот является недостаточно хорошо изученным жанром в отечественной фольклористике. Лишь в последнее время интерес к данному жанру несказочной прозы стал более заметным. См.: Блажес В.В. Современные устные юмористические рассказы в их связи с народно-поэтической традицией // Фольклор Урала. Современный русский фольклор промышленного региона. Свердловск, 1989. С.38–48.
9 Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901–1913. М., 1994. С.88–93, 313.
10 Цит. по: Зеленин Д.К. Избранные труды… С.93.
11 Анисимов Е.В. Дыба и кнут… С.57.
12 Борев Ю. История государства советского…; Он же. Сталиниада. М., 1990; Он же. Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах. М., 1992.